Он взглянул на меня из запыленной, пораненной, но в основном уцелевшей старинной книги, первую страницу которой выхватил из затхлой чердачной темноты луч моего довольно сильного, хотя и небольшого по размерам фонарика.
Сначала я даже не понял, кто бы это мог быть, потому что на захламленном чердаке ветхого заброшенного дома – с дырявой крышей, без стекол и дверей, а местами и без многочисленных половиц – было темно.
Когда-то этот дом построил еще мой прадед из великолепной крепкой сибирской лиственницы, и сработанный его руками пятистенок вселял уверенность в любого своей красивой, добротной основательностью. Сейчас же здесь царила разруха, пахнущая сыростью, плесенью и мышами.
С трудом я ворочал массивные ящики, набитые различным старьем: ветхими, дырявыми перьевыми подушками, рваными старинными платьями и юбками. Были здесь и холщовые мешки с давно сгнившим и пахучим картофелем, свёклой и луком.
Рядом стояли битые по бокам бутыли из толстого стекла, два ободранных топчана с торчащим в разные стороны темным войлоком, и если б не фонарик, то не увидел бы я этой семейной реликвии, которую считал уже давно потерянной.
Без нескольких страниц и без толстых деревянных обложек, обтянутых коричневой кожей, обожженная почти в самом конце по краям и в середине книга была почти полностью сокрыта продавленной настольной лампой 50-х годов, которая стояла над ней, венчая свою конструкцию рваной, грязно-желтой бахромой над разбитой лампочкой. Наружу выглядывал только правый верхний уголок находки, а его-то я поначалу просто не заметил.
Об этой книге мне рассказывала моя глубоко верующая бабушка, легко читавшая на церковно-славянском языке, потому что в ее библиотеке имелось несколько богослужебных книг.
Куда они подевались, я не знал, ведь дом стоял без хозяина много лет в этой глухой лесной деревеньке, и лазить в нем могли многие в поисках чужого добра и сокровищ да и просто любопытные – словом, все кому не лень.
И вот сейчас я держал в руке посланника от всей той бабушкиной библиотеки – да кого! Ведь на странице был изображен сам архиепископ Константинопольский Иоанн Златоуст!
Он стоял во весь рост, худощавый, спокойный, пристально-проницательно смотрел мне прямо в глаза. В левой немного согнутой руке он держал Евангелие, а правой – благословлял. На нем – красивый, вышитый крестиками саккос и двойная епитрахиль с палицей. За его фигурой виднелись дома с одним молодым деревцем, а у левой ноги рос маленький кустик – то ли цветов, то ли другого неизвестного мне растения.
Изображение обрамляла выразительно-изысканная виньетка с подписью:
Гравировал Б. М. Иконников 1758 года.
И под ним шел текст:
Златоустый пастырь, даде людям пластырь,
Еюже учаше, добре врачеваше,
В каменияхъ знатенъ, будет благодатенъ.
Вспомнилось, как бабушка мне рассказывала о том, что священник не раз и не два доверял ей в церкви, с престолом во имя Василия Блаженного, читать эту книгу, а еще Апостол, Минею и Октоих.
Я сразу представил маленькую ростом, хрупкую на вид, но сильную духом и верой бабу Аню, с собранным пучком русых густых волос под светлым платочком, читающую громко и четко именно ее – мою сегодняшнюю находку.
И сам Иоанн Златоуст находился совсем рядом и словно помогал своими дивными устами всем собравшимся соборно в эти мгновенья молиться, да и она сама, незаметно для себя, преображалась в молодую, высокую и красивую женщину, не любоваться которой было нельзя…
По священническому опыту давно знакомых мне людей я замечал неоднократно, как различными дорогами и способами приходят к нам иконы. И это всегда что-то значило, хотя человек сразу и не мог понять что, и, главное, осознать всей полноты этого духовного приобретения…
И только с течением времени, порой, долгих лет, ему, наконец-то, открывался подлинный смысл произошедшего. Нередко это происходило через события его собственной жизни…
Неожиданно от этого спертого воздуха мне перехватило горло, я сильно закашлялся, захотелось спуститься на свежий воздух, благо он находился совсем рядышком.
Высвечивая фонариком дорогу, стараясь не упасть, я вышел в одичавший, но все еще живой сад, почти весь взятый в плен матёрыми соснами и елями. Яблоки в нем выродились, стали маленькими, горькими на вкус. Сливы и груши – тоже. Но разросшиеся кусты чёрной смородины и малины все так же радовали своими ароматными вкусными плодами, хотя и поуменьшившимися в размерах.
Душа моя возликовала! Я уже не горевал о саде, о разоренном и погибающем доме, об утекших в прошлое событиях здешней жизни…
Ведь отовсюду для меня звучала вечная, врачующая мое сердце смиренно-тихая симфония тайги – с шумом ветра, пением птиц и стрекотом кузнечиков о необъятном зелено-золотом просторе, по которому солнышко с любовью рассыпало свои мажорно-веселые, разбитые неугомонной листвой на несметное количество солнечных бликов лучи, отчего те играли в «пятнашки» на стволах деревьев, траве и всюду, куда им удавалось дотянуться, миновав цепкие, охочие до солнечного дара зеленые ладошки.
Я вслушивался все больше и больше, все глубже и глубже, напрочь забывая все мои тревоги, печали, заботы и с наслаждением врастал в эту таежную густоту, вбирая в свою душу дивное Творение Божие, растворяясь в нем, чтобы с радостью оставить ей хоть малую частичку себя…
Через некоторое время мне захотелось дойти до маленького села с необычным для этих мест названием «Вятка». Откуда и когда оно появилось? Недолго думая, я предположил: возможно, кто-то из первых жителей, вероятно, и самый активный человек среди новых переселенцев – лидер – являлся уроженцем города Вятки? Но, может, моя версия ошибочна, и совсем по другой причине так назвали село?
Начав свой путь с этих размышлений, примерно часа через два пешего хода я достиг своей цели, несмотря на то, что сильно болела сломанная в детстве нога, хотя я несколько раз присаживался на пни, давая ей отдых.
Рассуждая о своей сегодняшней находке, мне подумалось: возможно, многое в моей жизни связано с Иоанном Златоустом благодаря именно моей бабушке, Анне Пудовне, которая, несомненно, особенно почитала этого красноречивого пастыря. Для этого у нее, видимо, находились свои причины, которых мне не дано знать.
Наверняка, что-то глубоко личное связывало ее именно с этим святителем… Но разве мне такое откроется? Ведь помощь Божия, через святого, явлена только ей. И что это была за помощь, мне неведомо. Знаю только одно, что я сам, начиная с самого факта своего рождения, пользуюсь плодами их отношений.
И самое яркое из них – моё совпавшее с именинами рождение, которое празднуется в один день со Златоустым святителем в праздник Крестовоздвижения! А сколько других знамений было явлено в моей жизни благодаря заступничеству святого! Некоторые из них я знаю, о каких-то догадываюсь, но большинство уверен! – сокрыто от меня грешного, дабы не искушать своим постоянством и неотступностью.
Также и другое: тепло бабушкиных рук, когда-то давно державших пришедшую ко мне книгу, будто таинственной эстафетой передалось и мне, и, конечно же, не будь воли самого святителя, такое событие не состоялось – она, книга, явно затерялась бы или погибла, но уж конечно, не выплыла бы из небытия ко мне в руки.
* * *
Долго стоял я в то сырое, туманное, осеннее утро недалеко от деревенской церкви почитаемого в народе Василия Блаженного и не мог оторвать я от нее восторженного взгляда, настойчиво пытаясь понять, что для меня будет означать приход такого прославленного вселенского учителя, отца Церкви Православной?
Ведь он сам много страдал за правду Божию, возможно и мне предстоит пережить некие испытания, трудности, искушения? И поэтому теперь он ещё и видимо пришел укрепить меня на этом тернистом пути? Или благословить на что-то иное, другое, совершенно незнакомое?
И ответить на эти вопросы до сих пор не могу, а тогда, в тайге, я только сильнее прижимал к груди эту старинную, израненную книгу, неизвестно как не спаленную, не украденную, видевшую на своем долгом, более чем двухвековом пути много разных людских судеб.
© Автор — о. Иоанн Тунгусов